(1992) Бугорки безымянных могил

  1. В небе яркая звезда
  2. Египетский голубь
  3. Ни хуя не осталось
  4. Спите блаженные
  5. Помни, товарищ!
  6. Бедная Лиза
  7. Некролог
  8. Наш братишка
  9. Бугорки безымянных могил
  10. Рим стоит

В небе яркая звезда

Ох, толпа охуевшая дикая,
Вся земля превратилась в сортир,
Сердце древнее, сердце великое,
Растоптал этот ёбаный мир.

Ты со мной, я с тобой, в небе яркая звезда,
А в дали всё стучат поезда,
Мир под небом как покойник под могильною плитой,
Соловьи в садах умолкнут навсегда.

Ученый выродок взлохматил свои брови,
Штурмуют космос птицы-корабли,
Крестьянин в ярости, крестьянин хочет крови,
Как много в мире света и любви.

Ты со мной, я с тобой, в небе яркая звезда,
А в дали всё стучат поезда,
Мир под небом как покойник под могильною плитой,
Соловьи в садах умолкнут навсегда.

Египетский голубь

Блядь, лопнула струна, отгремели фанфары
Роняет листву, наполняясь кошмарами, лагерный сад
Заводы шумят как аккорды хуевой гитары
На славянских просторах последний погас маскарад

Жизнь повсюду как черных, холодный, отравленный прорубь
На полях, городах и в дремучих чащобах лесных
Не умирай, подожди, сердцу милый египетский голубь
Не замерзай на славянских просторах седых

Но, пиздец, скоро солнце лучами всех нас обогреет
В ярком свете весны растворится скупая луна
Мир от света прозрев, как с похмелья восстав, охуеет
Когда в детской головке печатью мелькнет седина

А человек корабль запускает
Для освоения космических высот
И муза человечка воспевает, 
Смерть человечку славу пропоет
И крутятся диски!
Крутятся диски!

Ни хуя не осталось

На перроне селедка воняет — продано.
А пацан со скуки свистит в канарейку,
В старой фуражке обрывки ордера, -
Билета в камеру сибирской узкоколейки.

Скоро наступит денек твой последний,
Холод придет, — Нет ни шапки, ни шубы.
Тело прикроешь рогожею грубой,
Вывалишь шастать на ветер осенний.

Выйдешь во двор, а кругом одна падаль
"Чей это госпиталь?" — спросишь прохожего.
Глядь — а вино зажевать уже нечем,
Слижешь с ладони хлебное крошево

Вчера еще тешился c дрянью в квартире,
С дружками лелеял чайную накипь,
Хлебал бы ты слякоть, любил бы в сортире,
Да только теперь ни хуя не осталось!

Да только теперь ни хуя не осталось!
Да только теперь ни хуя не осталось!

Спите блаженные

Пацан поджег себя на площади в субботу,
Народец чмошный выл и терся у ограды,
Мальчишка, догорая, подбежал к народу,
И крикнул: «Суки, палачи, мещане, гады!».

Спите блаженные, спите убогие,
Спите блаженные, спите,
Наверно быть хорошим гражданином значит –
Любить публичный суд
И массовые казни.

Огонь сгорел, все расходились тихо,
Допить ту чашу суеты мирской порочной,
Лишь к горсти пепла мужичок подпрыгнул лихо,
На память взял сгоревший хрящик позвоночный.

Спите блаженные, спите убогие,
Спите блаженные, спите,
Наверно быть хорошим гражданином значит –
Любить публичный суд
И массовые казни.

Помни, товарищ!

Помни, товарищ: в начале был Хаос,
Потом — полногрудая Гея.
А Красота и Победа, как парус,
Жизни корабль могучий носила.

Пафос и Страсть из прекрасных народов
Ковали железное племя,
Пока гуманизма собачье семя
Не создало рабскую душу хмельную.

В мире беспомощно жмётся друг к другу
Человечества грязненький табор.
И Добродетель, картавая горда,
На пьедестал окровавленный села.
Они уж повсюду, как тайная каста,
Прекрасное делают мёртвым.
Помни, товарищ! Они — пидарасты!
В кровь их жопы растёрты.

Бедная Лиза

Слышишь звуки обеденной рельсы? —
От работы бредут отдохнуть,
Никодимы , артельщики-бесы,
Что пришли дом сгоревший вернуть.

Рядом с домом, где жили бардачники,
Толстобрюхой осиной семьей,
Пропадала девчушка в чуланчике,
Лизой звали в народе ее.

Ломоть хлеба в вонючем предбаннике,
Тыщи крыс от весны до весны,
Лишь на пасху за водку и пряники,
Лиза лезла убогим в штаны.

Чередой, пидерастами пьяными,
Годы шли на постылом дворе,
И у Лизы уж кожа с изъянами,
От грудей – две сопли в кожуре.

Бедная Лиза!
Бедная Лиза!

Все одно, — стоны старых соседок,
И стоит дом проклятый скупой,
Лиза стала желать напоследок,
Порезвиться потехою злой.

Не святая, ни нагая-босая,
Вышла к дому бедовая дочь,
В дверь ввалилась старухой обоссанной,
В ту жестокую смутную ночь.

Бедная Лиза!
Бедная Лиза!

И решила она и кабачники
Дому огненный снесть приговор,
И горящие трупы бардачников
Полетели из окон во двор.

Слышишь звуки обеденной рельсы? —
От работы бредут отдохнуть,
Никодимы , артельщики-бесы,
Что пришли дом сгоревший вернуть.

Бедная Лиза!
Бедная Лиза!

Некролог

В зените весна, зеленеет округа,
Земля расступилась под тяжестью плуга.
Чистый родник где-то в роще далёкой журчит…
Лишь сердце моё жгёт колючая вьюга:
Пришло извещенье о гибели друга.
В память о нём эта песня звучит.

***

Рождён человечек в больницах убогих,
Ради света рождён и добра.
Но в шахтах глубоких, на стройках далёких
Есть страшная правда труда.

Вся жизнь как один некролог неприметный,
Он жил незаметно и тихо истлел
Со своей капелькой счастья
И маленькой любовью.

Он пидором не был, он песен не пел,
Он жил незаметно и тихо истлел
Со своей капелькой счастья
И маленькой любовью.

Не стал он поэтом, солдатом не стал,
Для человечества на хуй он впал
Со своей капелькой счастья
И маленькой любовью.

Нужны нам герои и песни борьбы,
Чтоб жизнь и говно превращалось в цветы,
Чтоб все закружились в одном
Радостном танце.

Но люди и черви знали всегда,
Машины и боги знали всегда,
Что кроме капельки счастья
Есть страшная правда труда.

Он пидором не был, он песен не пел,
Он жил незаметно и тихо истлел
Со своей капелькой счастья
И маленькой любовью.

Не стал он поэтом, солдатом не стал,
Для человечества на хуй он впал
Со своей капелькой счастья
И маленькой любовью.

Наш братишка

Наш братишка космической эрой рождён,
Он от мёртвой уж мёртвым рождён.
Брошен в мир, словно брошенный труп в кабаках.
Кровь с ноздри, рассечённая бровь.
«Кровь за кровь!» — говорила земля на зубах.
Сердце бьётся взахлёб. Кровь за кровь.

Сердце древнее тянется к древним богам,
Для отмщенья настала пора.
Что ещё не хватает усталым рукам?
Обнимать рукоять топора.

Совершён ритуал, и деревья шумят,
Кровью алой писались слова.
На забытом наречии руны твердят,
И молчала врага голова.

Наш братишка последний раз неторопливо
Шагает в тюремный сортир.
А там, за решёткой, простой и красивый
Весенний сияющий мир.
Но этим положено начало
Новой космической сверхнации.

Бугорки безымянных могил

Помнишь, родная, как весело солнце светило,
Когда я тебя на руках вдоль дороги носил,
Но жизнь, впопыхах, стороной обойдя превратила,
Наш городок в бугорки безымянных могил.

Ты обманулась, в свои ты поверила силы,
«Опомнись родная!» — тебе я в слезах говорил.
Так кончилось счастье, и водка тебя уносила,
На черное дно, в темноту безымянных могил.

Днем ты несчастная боженьке доброму молишься,
Тебя чтоб вонючую снова он верный простил,
А к ночи напьешься и снова за ветром погонишься,
Чтоб в поле проснуться среди безымянных могил.

Я уж не вижу средь грязи лежащего Павлика,
Яд как серпом наш народ в городишке косил,
Живут кроме нас три отравленных водкою карлика,
Другие живут в бугорках безымянных могил.

И снова зима разгулялась на пастбищах брошенных,
На кладбищах саваном стеллит свой белый настил,
Под шубой сугробищев, кудрями вьюги взъерошенных,
Скрывает хмельной городок безымянных могил.

Рим стоит

Ах, дядя, боже, что за сила,
Как разыгралося Ярило
Париж, Сидней, Нью Йорк горят,
И пейсы на штыках висят,
Что мир прогнали сквозь горнило
Лишь Солнце бег свой завершило
Труба победная звучит,
Гласит, что выдохлось светило,
Что всё прошло, земля остыла,
Что Рим спасен, что Рим стоит!